Всю свою сознательную жизнь наша деревня жила своим порядком. Жизнь, правда, была нормальная и живая. Особенно летом. Ничто не нарушало ее мерный ход. Рано утром родители уходили на покос, покур и т.д., а их дети, то есть мы, выгоняли скотину, питались и бежали развлекаться. Развлечений было много, в основном ребяческие, хотя всем нам уже было по 15 лет. Городской парень Васька восемнадцати лет говорил, что «вроде бы надо нам взрослеть, вроде бы надо интересоваться полом». Лично я не знал, зачем мне, деревенскому парнишке, интересоваться полом, если я могу этот пол сделать за одну минуту. Могу на кухне, могу в хате. Самое трудное с этим полом около лежанки. Недавно у бабки Маруси, соседки, на кухне делали этот пол. Умаялся я пока сделал, ну ничего, теперь уж надолго хватит. Я ей липовый сделал, краской покрасил. Так что, я не знаю, зачем мне этим полом интересоваться, если я его знаю как облупленного.
Но естественный ход не только мыслей, но и всей жизни во всем охвате, а в частности жизни мелкой части населения, нарушил приезд в нашу деревню йога Махмуда. Он приехал в деревню с большой клеткой, закрытой черным трикотажем. Ящик был глобально огромен и от него несло животностью Что мог привезти с собой настоящий йог-индус Махмуд никто не знал, однако встречать его выбежала вся деревня. На знакомый запах живности прискакал 90-летний знахарь и знаток звериного языка дед Евлампий. Не смотря на свои 90, ему не изменяли свои двое. Ног. Все прискакали посмотреть на невиданного индуса, а дед Евлампий начал обнюхивать ящик и на чистейшем русском спрашивать:
— А шо тама? А шо, а?
Махмуд пинками отгонял всех от ящика и бубнил, что «всему свое время». Когда народу наскучило интересоваться и он начал понемногу растекаться, Махмуд вошел в хату бабушки-родственицы по теткиной линии шестого поколения первой касты. Через два часа родственных объятий и лобызаний родственники разлепились и до вечера следующего дня рассказывали про свою жизнь, причем по молодости Махмуд помнил все, бабка Матрена – ничего.
— А шо ж это в ящике лежить?
— Да это, бабуся, мои ежики.
— Да на кой они тебе?
— А я сплю на них. Я йог, бабуся.
— Да ну?
— Ну да!

… Вечерело, вернее ночнело. Солнце, не вынеся такого хамства, смылось, на несколько часиков оставив все человечество нашей деревни в недоумении и темноте.
Махмуд окунул свои ступни в ледяную колодезную воду и, расположив на печке свежую партию ежиков, повалился спать. Бабка Матрена долго дивилась на метод сна своего родственничка.
Наутро бабка Матрена застала Махмуда в странной, неестественной и неприличной позе. Йог представлял из себя сборник ног, руг и головы, но что где находиться она понять не смогла. Поняв, что с йогом что-то случилось, бабка Матрена с криком «иду, родимый», кинулась распутывать Махмуда, хотя ее об этом никто не просил. Даже Махмуд.
Мы все, местные, и я в том числе, поражались. Поражаться мы начинали с 8:00 и заканчивали в 21:30. Поражались мы тому, как он может спать на ежиках — это ж неудобно.
— Все дело в технике, — нравоучительно объяснял Махмуд. — Годовая тренировка и все в ажуре. Правда, по началу понадобятся йод и зеленка. Да и ежиков жалко, они по началу мрут как мухи. А потом нечего, привыкают. Я их по Индии пять лет собирал, ежика к ежику, заменяя умерших.
Малышня и пацаны слушали Махмуда, раскрыв рот. Местные девочки-несовершеннолетки перестали интересовать пятнадцатилетних жлобов.
Йог Махмуд стал заметной фигурой номер один, ибо ходил он в чалме, в плавках и… все. Каждым утренним днем он прогуливал большое стадце ежиков. Это колючее черное пятно размером с порядочный круг перлось на залитую солнцем поляну, оставляя в траве большую просеку, фекалии и экскременты. Летом эту полянку в нашей деревне обычно заливало только солнце, потому что из всех неисчерпаемых источников оставался только этот. Теперь заливало не только солнце, но и стадце ежиков. Махмуд же сидел на пригорке в тени и учил кобру Зейнаб игре на флейте.
Время перемещалось, как муха по стене. Но вскоре все изменилось, и изменила природа, вернее ее инстинкты. Ежик, будучи истинно русским, даже не просто устал от тиранства Махмуда, от этого невежи. Нет, они даже не хотели, чтобы он стал вежей, их просто тянул на природу инстинкт.
Сразу как-то почуяв дыхание природы и родные места, все ежики вспомнили, что когда-то давно оставили здесь родных и близких, и что уже сильно соскучились по ним. Упущением Махмуда было не замечать незаметного изменения в поведении ежиков. Оплошностью было по-прежнему выводить гулять ежиков на полянку, полную солнца.
Однажды чувства ежиков достигли апогея и не могли уже занимать объем маленькой ежатской грудки. Эти чувства массово вмиг вырвались из всех душ, и ежики в мгновение ока исчезли из поля зрения не только Махмуда, но и просто случайного прохожего.
Хотя махмудовское поле зрения не было применено, ибо Махмуд по-прежнему занимался обучением Зейнаб нотной грамоте. Сегодня они изучали триОли. Однако когда кобра устала и, наплевав на трех Оль, улеглась спать, Махмуд увидел отсутствие стада соратников и почуял на себе качество, которое люди назвали ряшливостью.
Сколько он ни звал, сколько ни плакал, ни одна сволочь в вид ежа на глаза не показалась. Разбежались как последние скоты!
— Свиньи, — на чистом русском орал Махмуд до посинения и до вечера. А потом, когда взошла луна, он посинел и упал. В траву, и охрип от ора.
«Перекуем орала на молчала», — безумной жилкой билась жалкая мыслишка в покинутом всеми Махмуде.
—…муд, …муд, …мудик, — послышались отдаленные крики, и Махмуд приподнялся. К нему со стороны деревни двигалась куча огоньков.
«Ё…!», — хотел крикнуть Махмуд, но вспомнил, что уж ночь на дворе и что наверное его ищут.
Оказалось — точно, его! Люди в количестве несколько штук стали обниматься и ласкаться с найденным, хоть и иностранцем, но все-таки своим. А с бабушкой Марусей Махмуда разливали водой — так сильно она его обняла. Долго потом плакал Махмуд, но ежики так и не вернулись.
— Дак ёлы-палы… оны… ето…, — мямлила, успокаивая Махмуда, Маруся. — Оны того, убежали… в Родину свою… Там их дом, там их детки… У всех есть дом, семья… Я бы тоже побежала…
А Махмуд не слушал ее. Крупные капли не то пота, не то слез катились из глаз. Махмуд усиленно печалился. Ведь все многолетние старания ни к черту! Кто его, Махмуда просил переться к этой бабке, чтобы растерять все свое состояние? Жалко. Жалко. У пчелки в…
— Где теперь я возьму столько ежей? — тосковал уже вторую неделю Махмуд. — Правильно говорили жрецы Будды: «Не ходи — все потеряешь!
Долго еще горевал Махмуд, только горевание ни к чему не привело, и он купив в местном магазине 10 кило гвоздей, уехал обратно. Ибо знал, что в Индии давно кончились гвозди.